Новости
Воспоминания о Ялте
Зал библиотеки был заполнен заинтересованными слушателями, для которых выступила Черничук Алла Андреевна. Она рассказала много исторических сведений о нашем городе и показала наглядные фотографии и слайды.
vstrecha
5 images
Софья Мстиславовна Толстая, племянница Алексея Николаевича Толстого, который родился в 1882 году в Николаевске Самарской губернии. Рождению будущего писателя предшествовала семейная драма, происшедшая между его матерью Александрой Леонтьевной, урожденной Тургеневой и отцом Николаем Александровичем, графом Толстым. Граф Толстой отличался буйным неуживчивым характером. Он был исключен из полка и лишен права жить в Москве и Петербурге. Александра Леонтьевна умная, образованная женщина, думала, что она сумеет повлиять на него. Но не выдержала, и беременная ушла от мужа к Алексею Апполоновичу Бострому, культурному человеку, который ее понимал. Она еще до замужества занималась литературной деятельностью, печатала рассказы для детей. Бостром был председателем Николаевской уездной земской управы. Александра Леонтьевна оставила дочь Елизавету 8 лет, Александра 3-х лет, Мстислава 2-х лет. Алексей не общался с сестрой и братьями. Отец не разрешал. Алексей и Мстислав встретились только в эмиграции.
Отец Алексея Николаевича Толстого принадлежал к старинной русской дворянской фамилии, родоначальником которой был Петр Андреевич Толстой, сподвижник Петра I. Прадед Николая Александровича был родным братом прадеда писателей Льва Николаевича Толстого и Алексея Константиновича Толстого. Семья Софьи, мать Анна Александровна урожденная Бренчанинова и ее брат Николай бежали из Петербурга, где перед революцией их отец Мстислав Толстой был назначен вице-губернатором Петербурга. Почему он уехал один, без семьи, неизвестно.
В Алупке-Саре у бабушки Бренчаниновой был особняк, но его национализировали в 1920 году. Во время знакомства девочек Толстые жили в подвальном помещении дома (бывшего имения Барятинской), где с 1932 года находилось КГБ. Девочки встретились в трагическое время России и пронесли эту юношескую дружбу до конца.
Вот как описывает это время Ольга Веригина, которая с тринадцатилетнего возраста вела дневник.
«2 ноября 1920 года. После страшного холода и ветра, предшествующих эвакуации, наступила ясная погода, которая так часто балует нас, наша крымская осень.
На рейде почти не было пароходов, когда генерал Врангель сошел на мол. Я стояла у самого борта и напряженно вглядывалась в приближающихся людей. Главнокомандующий шел впереди. Резко выделялась его тонкая фигура в генеральской шинели на общем защитном фоне. Вот он равняется с первым пароходом, уже ясно видно нервное решительное лицо, так поражающее теперь своей бледностью. Буквально весь мол покрыт овчинами – в последнюю минуту их велено было оставить. Через каждые два шага стоят покинутые автомобили, телеги, жалобно ржут, теперь не нужные брошенные лошади, и в их больших глазах поражают те же отупение и тоска, что видны в эти дни и в людских глазах. Там и сям остающиеся солдаты кидают оружие в море. Безропотно крестились остающиеся и крестили уезжающих. Никто не задавал вопроса: «Свидемся-ли?». Слишком близко стояла смерть. Врангель подходит к следующему пароходу «Георгию». Снова раздается резкий надтреснутый голос. Глядя на него, кажется, что он не выдержит до конца и потеряет сознание. «Да мы уезжаем из России, но мы не кончили борьбу с большевиками» - верит ли кто-нибудь его словам – «Нет!». Но все хотят верить. Все хотят видеть впереди, хоть какой-нибудь светлый луч. Вот потому-то и солдаты и офицеры так восторженно смотрят на побежденного генерала, так дружно кричат: «Ура!». Но вот «Георгий» отходит, отходит и военный катер Врангеля. Крым тоже снимается с якоря. На нем солдаты генерала Борбовича. Храбрый и сплоченный корпус. Прощай Россия! Пароход накреняется, вздрагивает и медленно отходит от мола. Я стою с правой стороны у самого борта. Кругом серьезные бледные лица. Прощай Россия! Все сердца сплелись в одно. Раздается «Боже, царя храни». Одна за другой поднимаются руки и творят крестное знамение. Разве гимн ни молитва? Из города слышен звон колоколов.
Семья Веригиных эмигрировала, а вот брат Ольги – Михаил Веригин – не успел и остался в России. Он какое-то время жил у сестер Багратион. Его арестовали в 30-е годы. Елизавета Петровна обратилась по совету Марии Павловны Чеховой к Пешковой Екатерине Павловне с просьбой о его освобождении. И он приехал в Ялту. Тамара Пороховская успела выйти за него замуж. Красавиц Веригин ей давно нравился, и она разделила с ним его горькую судьбу. Его опят арестовали, они очутились в Уфе, где Тамара и прожила нелегкую жизнь. Где утонул в реке Белой ее 15-ти летний сын, а муж скончался в 1943 году.
Зинаида Петровна уехала в Москву учиться. Вышла замуж за инженера путей сообщения, потомственного дворянина, которого тоже арестовали в 1937 году и расстреляли. Семья Нековаш продали усадьбу «Уголок» и после смерти отца, который подорвался на снаряде на Чайной горке, переселились в дом на Аутской улице (улице Кирова). Вот в этот маленький дом с двухъярусным садом, с подснежниками зимой и цветущими розами летом, с виноградными лозами, обвивающими дом, со старой смоковницей, кизилом и вишнями ей приходили письма давних подруг. И такие поэтические письма Софьи Толстой. Удивительно, она никогда не вспоминала особняк в Алупке-Саре. Также никогда не вспоминала жизнь в подвальном помещении с матерью и больным братом. Нет, она всю жизнь вспоминала усадьбу «Уголок» с прекрасным садом, с праздниками – рождество, пасха, масленица, дни рождения Зины. Тамара и Соня укрывались там от жизненных невзгод. Со временем дом на Аутской улице стал притягательным для знакомых Зинаиды Петровны. Сюда приходили Душина-Алчевская, правнучка Алчевского, с дочерью, работник музея Ливицкая, были здесь и Галиченко, Иванова, Елхина, Науменко, Барская и позднее Розанова.
Зинаида Петровна шутливо говорила: «Я устраиваю приемы или, как раньше говорили «журфиксы» - в воскресенье, в 2 часа. Она показывала редкие книги, изданные до революции. Например, портреты генералов 1812 года, журнал «Нива», старинные предметы с символикой, письма своих подруг. Особенно интересны письма Софьи Толстой - с исторической точки зрения. Они выходят за рамки житейских сведений и становятся историческим материалом - о событиях, происходящих в России, о Толстых, живущих за границей, о Самарском музее имени А.Н. Толстого. И она интересуется нашим краеведческим музеем.
И вот начинаются письма.
Особенно интересны письма последних лет.
Октябрь 1980 год
«Когда я думаю о силе любви всех нас к Крыму, Ялте, связанных нашим далеким прошлым, я вижу, что она неизмерима и неувядаема, где бы мы не жили, сколько бы лет ни прошло, тоска о Крыме всегда щемит сердце. Годы нисколько не притупляют это чувство. Только наносят легкий оттенок грусти. Когда через полвека мы снова решили собраться в дорогих нам местах, мы снова пережили нашу юность. Видеть горы, сосны, синь моря, походить на узким улочкам и вспоминать… как мы девочки, потом девушки были влюблены в неповторимую красоту Тавриды, и сейчас в мои 90 с лишним лет, у меня сильнее бьется сердце, если я слышу названия: Ай-Петри, Кичкине, Кучук-Ламбат, Иссары. Мы столько души оставили там. Мы умели неустанно любоваться прелестью цветущих весен, буйством красок осени в горных лесах, бурному морю. Неужели неугасимый свет нашей любви так и уйдет с нами?
Во время последней встречи мне все казалось, что где-то там, в горах, еще звучат наши молодые голоса. Ты помнишь, в Иссарах дом с колонами и балкон. Во втором этаже слышны голоса, смех. На площадке в конце небольшого сада стоит маленькая церквушка, белая с синими куполами. На старой сосне висит колокол. Начинало быстро темнеть. Из-за сосен выплыла полная луна. И скоро весь лес и горы были облиты серебром лунного света. Мерцали бесчисленные звезды на темном небе. В тишине было слышно лишь бормотание водопада Учан-Су. На балкон вышла дама, а за ней мужчина в монашеской одежде – отец Митрофан».
Январь, 1985 год
«Интересным событием был визит моих троюродных родичей с маминой стороны, приехавших на несколько дней туристической поездкой. Живут они в Австралии уже более 30 лет, куда переехали их Чехословакии. О их существовании уже знала от нашей общей кузины, которая была у нас и которую случайно обнаружил мой брат Никита в Обществе культурных связей с Великобританией. Была, следовательно, двоюродной сестры дочь со своей дочерью 26-летный очаровательной девушкой Сюзанной. Мать говорит по-русски вполне бегло. А вот дочка знает лишь английский и французский. Знание двух языков меня вполне устроило для разговора с ней. Пробыли они у нас два часа, после чего через час поехали в Новгород, оттуда в Москву-Париж-Геную и домой. Да, вот как жизнь всех раскидала по разным весям. И в старости стало возможным встретиться. За несколько дней до Нового года у нас неделю гостила директриса Самарского музея имени Алексея Толстого, которой я отдала кое-какие экспонаты – виды старой Самары, открытки «Волжские типы» и еще несколько фотографий из рода Толстых. Она уехала в полном восторге и увозя от обоих братьев (сыновей Алексея Толстого) кое-что ценное для музея».
1986 год
«Зинуша, моя дорогая, очень досадно, что не вышла наша встреча. В наши годы каждый упущенный момент может не повториться. Теперь о деле. Я в том большом письме дала сведения о стольких, с моей точки зрения, нужных людях, совершенно забытых.
Твой запрос для музея о семье Лебедевых. Старший, очень известный клиницист в прошлом, Иван Федорович Лебедев имел семью: три сына и дочь. Я застала лишь старшего Николая Ивановича, прекрасного врача, продолжавшего традиции отца. Николай Иванович закончил медицинский факультет Московского университета, вернулся в Ялту, работал в частном санатории «Гастрия», принадлежавшем его отцу. Потом, когда все было национализировано, Иван Федорович умер. Он и его жена похоронены на Аутском кладбище, которое «смолотили» бульдозерами в 1975 году, когда мы приезжали в Ялту. Николай Иванович продолжал некоторое время работать ординатором. Потом ему предложили возглавить Красный Крест. Он был великолепным фтизиотором. В году 35 –ом он переехал в Москву. Санаторий «Гастрия» был первоклассным лечебным учреждением. Иван Федорович ездил в Германию, дабы ознакомиться с постановкой лечебного дела. Я очень-очень сожалею, что всего год тому назад отдала бывшую у меня брошюрку «Санаторий «Гастрия» в Ялте» докторше, которая читала лекцию о лечебных учреждениях дореволюционной России. Зиночка, ты обязательно скажи своей теске в музее, чтобы она не стеснялась и спрашивала меня, потому что время бежит и будет очень досадно, если меня не успеют спросить, и я в поверхности улизну.
1986 год.
«Теперь сообщение насчет вашего краеведческого музея. Я сразу же полезла и разыскала фотографию Владимира Григорьевича Кувичинского. Считаю, что все должно оставаться людям. А посему с великой радостью посылаю Вам ее. Посылаю фотографию отца Сергия. Сам факт, что о нем вспомнили знаменателен. Дожили и до такого! Я нашла несколько фотографий Петра Ивановича Веденисова и считаю, краеведческому музею нельзя пройти мимо такой личности. Кроме большой причастности к музыке и музыкальной жизни Ялты, он был еще и краеведом. Я доподлинно знаю, что он занимался в вашем музее и передал что-то из своей коллекции. А в музыкальной жизни Ялты он активно участвовал, организуя концерты. И все знаменитости, приезжающие в Ялту, обязательно бывали у него. Я собрала все его фотографии, вышлю ценным пакетом. А ты уж передай сама в музей. Да, одно могу сказать, какие яркие и интересные люди жили, вносили свою огромную лепту в общественную жизнь нашей Ялты».
Март, 1989 год.
«Дорогая Зинуша! Пьем по утрам какой-то дешевенький кофеек с добавлением твоего инжира. И так получается вкусно, что ежедневно тебя вспоминаем. Настоящий кофе мы себе не позволяем. Очень рада, что моя невестка Наташа, жена Никиты, предложила свою помощь в перепечатывании моей рукописи. Не надо кому-то в чужие руки это отдавать. И договорились, что я буду отдавать написанное по частям.
Имение «Александровка» принадлежало моему отцу Мстиславу Николаевичу. Два лета проведенных там: прогулки по лесам полных земляникой, по полям, с таким количеством цветов – ландышей, незабудок, полевых гвоздик. И все это не букетами, а огромными охапками привозилось в долгушах. Боже мой, ведь и по сегодняшний день все вижу и слышу, как по утрам высоко в небе заливались жаворонки, и во всем доме пахло ландышами. И от вечернего удоя коров мы пили парное молоко и ужин из жаренных в сметане карасей, выловленных поваром Птицыным в прудах за садом. Ужинали, притихая, чтобы не спугнуть соловьев, начинавших распевать и пускать трели. В густой сирени, растущей вдоль столовой выходящей окнами в наш большой сад. Вот это все я расскажу в своих воспоминаниях. Для всех тех, кто будет их читать нынче. И тогда, когда меня уже не будет».
Май 1989 год
«Конечно, климат наш дрянь, гниль. И ежели бы не бесподобная красота нашего города, сбежал бы! Меня еще стимулирует работа в Обществе терапевтов. Там я воскресаю в гуще дел, беседами с моими старыми членами Общества, которые не знают, как выразить мне свою любовь и почтение. Ведь в сентябре, если доживу, будет 50 лет как я являюсь бессменным секретарем, и мой милый президиум говорит, что ежели у нас в правлении есть ответственный работник, то это - С.Н. Толстая вне конкурса.
Теперь уже филармония нам не под силу, а раньше у нас всегда было не менее двух абонементов. Но, что делать, надо смириться и сказать: «Спасибо, что все это было и дало нам много-много радостных часов. Мы слушали великолепных дирижеров и солистов. А наш Первый симфонический оркестр, действительно, неповторим».
Октябрь, 1989 год
«Итак, пришлось в два приема праздновать именины. Первого, в воскресенье, был мой толстовский клан в количестве 7 человек. Было шумно и очень весело. Еды мы наготовили всякой, и все было с восторгом уничтожено. Четвертого я еще принимала «кавалеров» с моих родных мест, приехавших специально для знакомства со мной и взятия интервью. Один из них, директор музея, открытого 9 мая нынешнего года в доме нашего имения, 60 км от Самары. Я говорила целых 4 часа. Дала им сделанный мной план интерьера дома и нарисовала фасад, каким он был, по моим детским воспоминаниям. Второй человек был кинооператор, он прибыл, чтобы заснять меня в домашней обстановке. Эта кинолента будет показываться при экскурсиях. Они сказали, что жители нашей деревни жаждут меня увидеть, так как я единственный человек, знавших нашу Александровку и помнящих и управляющего, и кучера, и крестьянских ребятишек. Мне очень дорого, что жив еще глубокий старик, помнящий страшный пожар в деревне и то, как мой отец вытаскивал детей из горящих изб. И затем безвозмездно дал лес для отстройки всей сгоревшей деревни. Все были удивлены, что я помню названия ближайших лесов.
И, знаешь, Зинуша, я чувствую, что я обязана собрать все свои силенки и с божьей помощью нанести этот визит. Директор собирается «выбить» деньги и воссоздать дом, каким он был при дедушке и папе».
Октябрь, 1990 год
«Теперь хочу рассказать о событии, потрясшем наш город.
В музее этнографии была открыта экспозиция под названием «Архив Романовых». Выставка состояла из прессы того времени, высказываниях близких придворных, икон царской семьи, поездок их в разные города России, зафиксированные в снимках. Одно стихотворение старшей великой княжны (уже в ссылке найденное в последнем их жилище). Конечно, все потрясающе и безмерно грустно, учитывая страшный конец невинных людей. Мы очень устали, так как музей всегда утомляет. Мы ведь в последнее время никуда не ездим. Но это было нашим долгом памяти людям, отстрадавшим такое земное пребывание. В последний день выставки появилось несколько человек духовенства и перед большим образом Божьей матери началась панихида по убиенным. Я две ночи была под впечатлением. И все время на меня смотрели глаза наследника. Мы не присоединились к экскурсии, желая «быть только с собой». Я кое-кому рассказала о своих детских воспоминаниях, когда мы жили в Царском селе и всех их видели постоянно, во время их пребывания там летом».
2004 год
«Дорогая Зинуша! Поздравляю с Новым годом! От всего сердца желаю доброго здоровья, счастья и многих долгих лет. Я очень часто думаю о тебе. Но стало трудно вести переписку, у меня сейчас гостит Олечка, и мы с ней хорошо проводим время в сердечных беседах. Чувствую себя вполне прилично на 96 лет и благодарю за это бога. Напиши мне дорогая о себе. Храни тебя бог, крепко целую, как люблю. Всегда твоя Соня».
Это было последнее письмо. В письмах Софьи Толстой удивительно гармонично сочетается прошлое и настоящее. Поражаешься удивительному внутреннему миру, культуре, интеллекту, созданному поколениями. Они светлы, радостны, поэтичны, порой восторженны. В конце жизни она хочет вспоминать только светлые стороны.
«Зинуля, наверно цветут подснежники, я их всегда чувствую. А там невдалеке и миндаль зацветет. Господи, как благословенна весна в нашем дорогом Крыму. Как она чарующе нежна.
Пусть многое теперь там изменилось,
а прошлое как будто только снилось,
Но небо крымское всегда синеет,
А ветер горный также веет,
А море наше плещется, поет
И каждую весну миндаль цветет»
Софья Толстая
